13 января отмечался День российской печати, к этой дате медиаюрист Галина Арапова рассказала Сибирь.Реалии о пакете законов, ограничивающих свободу слова и принятых накануне Нового года. А также о том, как они могут повлиять на работу журналистов и судьбы тех интернет-пользователей, которые до сих пор высказывались в Сети относительно свободно.
– В конце 2020 года власти приняли закон о физлицах-иноагентах, а также вернули в Уголовный кодекс статье о клевете. Чем это может грозить журналистам и пользователям соцсетей?
– Стоит напомнить, с каким багажом мы вошли в 2020 год, чтобы понимать, на какую почву легли нововведения. В 2019 году стремительно ввели ответственность за «неуважение к власти», «фейк-ньюс», приняли закон о «суверенном интернете», вступил в силу так называемый «пакет Яровой», и операторы мобильной связи и интернет-провайдеры начали фиксировать и хранить метаданные обо всей переписке и переговорах пользователей. Началась эпоха тотальной онлайн-слежки. Они это не для себя хранят, а предоставляют доступ к этим данным спецслужбам, даже без предварительного судебного решения. В конце 2019 года приняли закон о физических лицах — иностранных агентах, ввели требования для иностранных СМИ, признанных иностранными агентами, регистрировать юридические лица в России.
В 2020 году случилась пандемия, и сразу же Роскомнадзор предупредил журналистов, что не допустит необъективного освещения ситуации с коронавирусом и будет наказывать за распространение» фейк-ньюс» по этой теме. Буквально ввели уголовную ответственность за фейк-ньюс, в том числе и связанным с пандемией. Уже в середине апреля по ним начали возбуждать уголовные дела, в частности, против Александра Пичугина. В отношении журналиста Радио Свобода Татьяны Вольтской два месяца проводили доследственную проверку, но отказались от возбуждения уголовного дела, решили привлечь к административной ответственности. К концу года и ее, и редакцию оштрафовали, мы, конечно, будем обжаловать это в ЕСПЧ. Как и приговор Александру Пичугину.
Уголовных дел тоже возбудили достаточно, но приговоров по ним было не так много. Я отвлеклась от законодательных инициатив на приговоры, потому что некоторые законы принимают, но они не действуют. И пакет Яровой, и закон об иностранных СМИ-иноагентах, давно принятые, долго оставались в спящем состоянии, а вот закон о фейк-ньюс начал действовать сразу, в каждом регионе правоохранительные органы считали за честь найти и обезвредить распространителей фейков, и не только среди журналистов, но и среди блогеров, и даже врачей, и обычных пользователей интернета.
Ну, а в конце ноября и в декабре мы наблюдали просто пулемётную очередь из законопроектов, вводящих новые ограничения для журналистов и гражданского общества, которые в совокупности с уже существующими практически ставят крест на гражданском обществе, лишая журналистов возможности даже написать об этом.
Приняли поправки в закон, запрещающий журналистам участвовать в митингах и организовывать их. Если раньше журналисты выходили в одиночные пикеты в поддержку коллег, подвергавшихся уголовным преследованиям в связи с их профессией – Игоря Рудникова из Калининграда, Светланы Прокопьевой из Пскова, Абдулмумина Гаджиева из Махачкалы, москвичей Ивана Сафронова и Ивана Голунова в Москве – то сейчас журналисту невозможно будет выйти в одиночный пикет или призвать коллег к акциям протеста, как это делал Илья Азар. Это будет считаться организацией публичного протеста со всеми вытекающими последствиями.
Отдельная проблема в этом новом законе – обязанность ношения журналистами каких-то отличительных знаков во время освещения публичные акций и мероприятий. Знак должен разработать Роскомнадзор предположительно с Союзом журналистов России. Это объясняют заботой о безопасности журналистов. Но журналисты и раньше предъявляли полицейским удостоверения, у них были бэйджи, они сообщали стражам порядка, что являются профессиональными журналистами и находятся при исполнении своих обязанностей, однако это не мешало полицейским задерживать их и увозить в автозаках вместе с остальными участниками митингов. Иногда силовики задерживали и пару часов возили журналистов, скажем, по окружной дороге, потом отпускали, не составляя протокол. Такие приёмы использовали к представителям прессы, очевидно, с целью не дать им освещать события и фиксировать происходящее. Потому что были случаи, когда фотографии, сделанные журналистами, становились доказательством применения полицейскими силы к участникам акции.
– А зачем же тогда новые опознавательные знаки?
– Думаю, «маркированных» журналистов будет еще легче отличить в толпе и при необходимости изолировать. Нет освещения – нет и события в публичном пространстве. Совет Европы, кстати, после анализа нарушения прав журналистов при освещении акций протестов уже указывал, что в ряде стран отличительные знаки не спасают журналистов, а, наоборот, делают их мишенью.
На медиасфере, очевидно, отразятся ограничения, которые сейчас вводят в закон об образовании, хотя, казалось бы, совсем другая область. Но там речь об обязательном согласовании с властями любых просветительских мероприятий, если в аудитории будут студенты или школьники. А если, например, это просветительский контент на сайте СМИ? Или просветительский телеграм-канал? Или вы прочитали книгу, написали на неё рецензию, и опубликовали рецензию в Фейсбуке – в принципе, это тоже просветительский контент, который теперь надо согласовывать с властью.
Отдельный «подарок» для журналистов – серьезное ужесточение статьи о клевете (128.1 Уголовного кодекса). Раньше были штрафы и обязательные работы, теперь предусмотрено лишение свободы до 5 лет. Но, пожалуй, самым значимым изменением является то, что клеветой будет считаться не только распространение порочащей заведомо ложной информации в отношении конкретного лица, но и в отношении любых «индивидуально неопределенных лиц». То же самое в отношении оскорбления. Диффамация всегда конкретизированная и адресная, но наши законодатели размыли границы «клеветы» до такой степени, когда можно будет привлекать к уголовной ответственности за критику по любому поводу и в адрес любых групп и организаций. Видимо, желание заглушить критику власти перевешивает здравый смысл и цивилизованные правовые стандарты.
– Ещё одна мере ограничения свободы слова – ужесточение законодательства для тех, кого объявили «иноагетами».
– В октябре Роскомнадзор принял для иностранных СМИ-иноагентов порядок размещения предупреждающей читателей пометки. Пока это еще никто не применяет, но, боюсь, уже очень скоро мы увидим обезображенный дизайн публикаций, где после заголовка будет следовать пометка из 24 слов, написанная в два раза крупнее заголовка. Под угрозой высоких и изматывающих штрафов заставляют маркировать весь контент как «иноагентский», отвращая тем самым от него читателей. Если СМИ не будут эту пометку ставить, их начнут регулярно штрафовать, а потом и блокировать.
По поводу физических лиц-иноагентов. Приняты дополнительные ограничения, которые коснутся и журналистов, и блогеров, и любых активных пользователей Интернета. Причем человека могут признать как просто физлицом иностранным агентом, так и «иностранным СМИ-иностранным агентом». Да-да, человек-СМИ, этакий человек-оркестр. Это вызывает недоумение, звучит абсурдно, но под Новый год в реестр «иностранных СМИ-иностранных агентов» впервые внесли пять физических лиц. Теперь наряду, например, с медиа-корпорацией Радио Свобода иностранным СМИ-иноагентом признаны трое журналистов – Людмила Савицкая, Сергей Маркелов и Денис Камалягин; один из наиболее авторитетных российских правозащитников Лев Пономарев и художница-акционистка Дарья Апахончич. Почему именно они удостоились чести быть объявленными «иностранным СМИ», пока непонятно, но, видимо, это только начало. В реестр физлиц-иноагентов будут включать тех, кто по мнению властей занимается политической деятельностью и получает иностранное финансирование или даже любую организационную или методическую помощь от международных организаций или иностранных граждан. При этом понятие политической деятельности в законе совершенно растяжимое, под него подпадает любое распространение информации, оказание влияния на общественное мнение, правозащитная деятельность и многое другое. Например, если какой-нибудь успешный влогер, высказывающийся на общественно-политические темы, распространяет свои ролики на Ютьюбе, монетизируя свой контент, то он будет получать иностранные деньги от рекламы на своем канале. Вот вам и иностранное финансирование наряду с распространением информации для неограниченного круга лиц. Сюда могут попасть молодые ученые, работающие на зарубежные гранты или проходившие стажировку в иностранных ВУЗах, правозащитники, получающие благотворительное финансирование из международных источников. Все, у кого зафиксируют любое иностранное поступление или международные связи, и чье публичное высказывание не понравится. Формулировки очень-очень широкие, и их можно натянуть практически на полстраны.
Закон написан так, что каждый человек, который считает, что занимается политической деятельностью и получает при этом любые иностранные деньги, должен идти и сдаваться властям – в данном случае Минюсту. Просить, чтобы его внесли в реестр иноагентов. Но я не считаю такое требование справедливым. Почему, например, журналист, пишущий для иностранного СМИ, должен считать, что занимается не журналисткой, а политикой? На мой взгляд, пусть государство берёт на себя ответственность за решение объявлять журналистскую деятельность политической. Если Минюст хочет вести такой реестр – пусть сам и выявляет.
Тем, кто не заявит сам на себя, грозит штраф 30 тыс. рублей. Но, во-первых, получив статус иноагента, человек подвергает себя дополнительным юридическим рискам, и не исключено, что его всё равно найдут, за что оштрафовать. Во-вторых, добровольное внесение в реестр исключает обжалование такого решения, а включение по требованию Минюста позволяет статус иноагента обжаловать. Конечно, перспектива такого обжалования в России почти нулевая. Только с прицелом на ЕСПЧ.
– Судя по опыту работы возглавляемого вами Центра защиты прав СМИ (признан иноагентом – прим. С.Р.), какие претензии к журналистам преобладают сейчас, в том числе, со стороны власти?
– Первые 15 лет работы Центра, до 2010 года – иски о защите чести и достоинства. В среднем в год в России предъявляли где-то 4,5 – 5 тыс. таких исков, и примерно половина из них – против журналистов. Второй по количеству блок был связан с вопросами доступа к информации. У нас всегда с этим было плохо: журналистам запрещали вести фото- и видеосъёмку, не отвечали на официальные запросы. Третий блок был связан с наездами на журналистов – угрозами, насилием и так далее.
Сейчас исков о защите чести и достоинства в общем количестве обращений в Центр стало чуть меньше. Контролирующими органами всё чаще используются против независимой прессы многочисленные ограничения в области распространения информации. Можно написать жалобу в прокуратуру, и прокуратура признает информацию запрещённой к распространению. Или подать жалобу в Роскомнадзор о распространении персональных данных. Полномочий одного этого ведомства достаточно, чтобы сделать жизнь любой редакции СМИ невыносимой. Роскомнадзор составляет административные протоколы за публикации, поднимающие тему наркотиков, за отсутствие пометок рядом с наименованием экстремистских организаций, за нецензурное слово в СМИ, даже если оно было допущено не самим журналистом, а, скажем, в видео на Youtube, на которое ведет из текста гиперссылка. За нарушение возрастной маркировки, за публикацию персональные данных. В его ведении блокировка сайтов, ведение реестра экстремистских материалов, запрещенной информации, нарушителей персональных данных.
Представители ведомства открыто заявляют в судах: «Мы не проигрываем дела, потому что мы на стороне государства!». Суды очень хорошо улавливают политическую волю законодателя, вводящего одно за другим ограничения свободы слова и Интернета, а ценность этой свободы для общества перестала даже обсуждаться публично. Суды вместе с Роскомнадзором и прокуратурой борются за чистоту Интернета против различного «вредоносного» контента. Даже если это невинная шутка или вполне легитимная критика. Они не особо пытаются разобраться, часто слушание дела длится считанные минуты. Яркий пример – дела по фейк-ньюс, которых в прошедшем году были сотни, и многие из них касались темы пандемии и борьбы с коронавирусом. В подавляющем большинстве случаев это была демонстрация бурной цензурной деятельности, поскольку на самом верху приказали бороться с фейк-ньюс.
– Как при таких ужесточениях законодательства Центр выигрывает дела?
– Выигрывать всё труднее. Но выигрышем мы считаем не только абсолютные, но и стратегические победы, когда, например, мы снижали финансовые потери для редакций, спасая их от разорения. По итогам нашей работы от суммы, которую требовали с редакций через суд, оставалось меньше 1 процента.
Вспомним резонансное дело Светланы Прокопьевой. Прокурор просил 6 лет лишения свободы реально и 4 года лишения права заниматься журналистской деятельностью, дело рассматривал военный суд. Был вынесен приговор – 500 тыс. штрафа. Да, мы считаем его несправедливым и обжалуем. Рассмотрение в апелляции назначено на первые числа февраля. Но на данном этапе главное, что, придя на оглашение приговора с сумкой, будучи готова к любому развитию событий, она все же вернулась домой и продолжает работать журналистом. Это серьезная победа, результат сильной работы адвокатов, защищавших Светлану, в числе которых был и наш адвокат Тумас Мисакян. Вместе с ним в деле работали адвокат «Агоры» Виталий Черкасов и псковский адвокат Татьяна Мартынова. Еще на стадии следствия Тумас подал жалобу в ЕСПЧ по факту обыска и изъятия всего оборудования из дома Прокопьевой. Если приговор останется в силе после апелляции, он также будет обжалован в ЕСПЧ.
Даже если мы понимаем, что, скорее всего, проиграем, крайне важно оказать профессиональную юридическую помощь, да и моральную поддержку журналисту, чтобы он почувствовал, что не один, что в суд с ним идёт профессиональный юрист, который защищает его право писать и говорить свободно и ответственно.
— Какие регионы лидирует по числу обращений в Центр защиты прав СМИ в Сибири и в России?
– Традиционно много из Москвы, где медиасообщество наиболее сконцентрировано. Но активно обращаются и из тех регионов, где есть местная независимая пресса, журналисты-фрилансеры, дистанционно сотрудничающие с крупными изданиями. От Ростова до Пскова, от Махачкалы до Сыктывкара. По моему многолетнему наблюдению, если на журналиста подали в суд в связи с его профессиональной деятельностью – это чаще всего признак высокого качества его работы.
В Сибири можно выделить, конечно, Томск, потому что там работает легендарная редакция ТВ-2, сохранились журналисты, которые пишут остро, называют вещи своими именами и поднимают темы, о которых молчат государственные СМИ. Новосибирск, где также есть независимые СМИ и Институт развития прессы «Сибирь», возглавляемый нашим коллегой Виктором Юкечевым, поддерживающем общественные расследования. С недавних пор – Кемеровская область. Есть обращения из Якутска, где газета «Якутск Вечерний», входящая в Альянс независимых региональных издателей (АНРИ). Против их журналиста возбудили в 2019 году первое дело о фейк-ньюс, еще до всей пандемийной истории. Посчитали за фейк слова «большой брат следит за нами» в редакционной подводке к интервью с парнем, которого пытали в правоохранительных органах за пост в соцсетях.
На Дальнем Востоке работает медиахолдинг «Прима-Медиа», их большую сеть редакций, включая штатных юристов, мы тоже регулярно консультируем, повышаем их квалификацию в области медиаправа.
В Перми, Пскове, Саратове, Нижнем существуют СМИ, ориентирующиеся на стандарты современной независимой журналистики, им тоже периодически нужна помощь. Да много регионов. Вся география работы Центра отмечена на карте на нашем сайте.
Лет 10-15 назад Фонд защиты гласности, который ведёт мониторинг нарушений прав российских журналистов с 1991 года, издал книгу «Немые регионы». Коллеги заметили, что есть регионы, где журналистов не преследуют, не убивают, не подают на них в суд, в редакции не вламываются с обысками. И не потому, что там победила свобода слова. Конфликтов нет, потому что нет независимой журналистики. Общий тренд сохранился, разве что немых регионов сильно прибавилось. Некоторые регионы, наоборот, перешли в другую категорию, например, Дагестан перестал быть немым. Там работают смелые журналисты, есть независимые редакции, и, несмотря на специфику региона, когда клановость влияет на все сферы жизни, независимая журналистика там есть. Печальное свидетельство тому: за последние 15-20 лет в Дагестане убили 18 журналистов, в том числе Ахмеднаби Ахмеднабиева, Абдулмалика Ахмедилова, учредителя независимой газеты «Черновик» Халжимурада Камалова. Сейчас, спустя 9 лет после его убийства Камалова, судят заказчика этого преступления, ни много ни мало бывшего заместителя председателя правительства Дагестана Шамиля Исаева.
– Кого из сибирских журналистов в минувшем году защищал Центр?
– Журналиста «МК в Томске» Станислава Микрюкова, против которого возбудили сразу несколько дел по фейк-ньюс. В мае-июне он написал, что томские морги переполнены телами умерших от коронавируса. У него были источники, фотографии. Но официальная статистика была иной. Кемеровчанина Романа Янченко, сотрудничающего с «Белсат ТВ» (польский телеканал, вещающий и на русском языке – прим. С.Р.). От него потребовали аккредитацию при МИДе, приравнивая её к лицензии на журналистскую деятельность. Это первый случай за 24 года работы Центра, когда журналиста привлекают по статье 19.20 КоАП РФ. На примере Янченко мы видим новое требование к журналистам – получать разрешение от государства на осуществление профессиональной деятельности, что прямо противоречит Закону РФ о СМИ. Роман собирает и обрабатывает информацию, пишет тексты, создаёт фото и видео для их публичного распространения, чтобы информировать общество о происходящих событиях. Все это, согласно статье 29 Конституции РФ, вправе делать любой гражданин. Защищаем кузбассовцев Наталью Зубкову и Вячеслава Кречетова, к которым угольный разрез «Кузнецкий Южный» подал иск о защите деловой репутации. Когда журналисты пишут не про погоду, не про что-то нейтральное, а критикуют, вскрывают недостатки, злоупотребления, то «антигерои» таких публикаций подают иски к редакциям СМИ и журналистам о защите репутации.
– На Зубкову, которая в одиночку делает СМИ, ополчились местные власти, как и на её погибшую коллегу из Нижнего Новгорода Ирину Славину. Вы помогали Ирине?
– Мы защищали Ирину Славину несколько раз за последние три года. Мы вели практически все ее гражданские дела, административными занимался юрист правозащитной организации «Агора». В последний раз наш старший юрист Светлана Кузеванова была в суде с Ириной Славиной буквально за две недели до ее гибели, 17 сентября. На неё подали иск о защите чести и достоинства в связи с расследованием о коррупции в моргах. После этого Светлана оставалась на связи с Ириной, они готовились к обжалованию решения суда. А после обыска у Ирины Славиной, накануне её гибели, мы обсуждали с Ириной обжалование прошедшего у нее обыска. Помимо того, что обыск провели жёстко, рано утром, унизив Ирину на глазах у десятка силовиков, у неё изъяли рабочее оборудования, что ставило под угрозу конфиденциальность источников информации и безопасность самой журналистки. Такое нарушение обязательно нужно обжаловать, вплоть до ЕСПЧ. Конечно, обыск стал для Ирины серьёзным стрессом, но мы спокойно всё обсудили. А на следующий день произошла трагедия. После ее гибели ее близким, конечно, было не до обжалования обыска…
Это радикальный, страшный протест Ирины против травли, волны судов и штрафов, через которые она прошла за последние годы. Она была человеком, который очень болезненно относился к несправедливости и боролся за правду. Имя Ирины Славиной станет знаковым и займет особое место не только в российской журналистике, но и в мире. Журналистов, которые постоянно под прицелом, в России, к сожалению, очень много, и их число растет.
– Появление журналистов-одиночек – для многих сегодня единственный способ заниматься независимой журналистикой?
– Да, об этом можно говорить как о тенденции. Благо, чтобы создать онлайн-СМИ большой команды не требуется. Пример – независимый Интернет-журнал «Новый Фокус» Михаила Афанасьева из Абакана, которого прессуют уже пятнадцать лет. Мы его постоянно защищаем, и он тоже один в поле воин. Такие СМИ – это не бизнес-проекты, никакой прибыли они не приносят и в лучшем случае существуют на донаты. Это проекты совести, попытки делать независимые СМИ и защищать общественные интересы даже в нынешних сложных условиях. Почти в каждом регионе такие есть, а где нет – там появляются независимые блогеры.
– Обращений в Центр от журналистов-одиночек и блогеров стало больше?
– Лет десять назад их почти не было, а сейчас, наверное, каждое четвертое – от журналиста-фрилансер или блогера. Блогеры занимают нишу, которую в идеале должна занимать качественная независимая пресса, но после перехода в последние 10-15 лет большинства региональных печатных СМИ и практически всех телеканалов в собственность или под контроль государства, независимого журналистского слова в регионах почти не осталось. И люди, испытывая дефицит критического взгляда на жизнь, становятся блогерами, начинают писать сами – как умеют, конечно не всегда правильно с точки зрения журналистских стандартов. Но, по сути, становятся частью общего медиапространства.
Есть в Свердловской области егерь, который ведет видеоблог в «Одноклассниках», рассказывает о проблемах села и о нарушениях в лесозаготовке. На него подал в суд директор лесозаготовительной компании. Вот мы ему помогали с защитой. По большому счёту, пишет он, что называется, «от сохи», непрофессионально, но, как сам говорит, в своём районе он – единственный рупор правды. Объясняем ему, как вести себя в сети, чтобы на него ещё пятьдесят раз не подали в суд.
Иногда случается и так, что человек по своему официальному месту работу – журналист государственного СМИ, но душа просит независимой журналистики и правды. Он пока не понимает, как заработать на правде, поэтому продолжает работать на государственный телеканал, при этом по вечерам ведёт смелый и довольно популярный Youtube-канал. Есть у нас теперь такой подзащитный. Как блогер он сделал антикоррупционное расследование, и на него подали в суд с требованием удалить ролики и опубликовать опровержение и заплатить внушительную компенсацию за ущерб репутации. Мы оказываем ему правовую помощь, потому что это ситуация защиты свободы слова.
– На юристов, сотрудничающих с Центром защиты прав СМИ, тоже оказывается давление?
– Центр защиты прав СМИ включили в реестр НКО-иностранных агентов, поэтому на нашем сайте вы видите соответствующую пометку. Мы уже почти шесть лет носим этот ярлык, не согласны с ним, понимаем, что сама формулировка «иностранный агент» придумана как клеймо чего-то недружественного. Это конечно абсурд, мы работаем в интересах российского общества.
Мы не баллотируемся в депутаты, не занимаемся лоббированием, не участвуем в политических партиях. Мы занимаемся юридической практикой, правозащитой, которую наше государство почему-то считает политической деятельностью.
Наша работа по определению не прибыльна. Многим редакциям, особенно небольшим из глубинки, помогаем pro bono, то есть бесплатно. Специалистов в области медиаправа в стране единицы. Поэтому для нас важно иметь благотворительное финансирование, чтобы оказывать юридическую помощь. Так финансируются все правозащитные организации. Частично нас финансируют российские редакции СМИ, частично – благотворительные фонды, в том числе международные. В понимании нашего государства сочетание двух факторов – деньги из международных источников и политическая деятельность – даёт статус иноагента.
Реестры иноагентов, видимо, будут стремительно пополняться, потому что во всём международном российские власти почему-то видят опасность. Изоляционистская политика влияет и на международные связи, на обмен опытом в самых разных сферах, начиная от науки, заканчивая творчеством, и тормозит прогресс. На фоне этого на самых разных людей намерены вешать ярлыки, создавая у общества иллюзию, что «иностранные агенты» – какие-то «враги народа». Чем большего числа людей это коснётся, тем очевиднее будет абсурдность такого подхода.
Мы обжалуем включение Центра в реестр «иноагентов», наряду с ещё 70 организациями, занимающимися защитой прав человека в России. Включение в этот реестр уже в шутку считают знаком качества. Если ты чего чего-то добился в области защиты прав человека в России, если работаешь профессионально, то обязательно должен быть в этом реестре. Если тебя там нет – значит, тебя не воспринимают всерьёз…
– К чему акторам медиасферы готовиться в 2021 году?
– Как минимум к тому, что начнут применяться все эти законы, принятые в прошлом году, наряду с уже действующими. «Если в первом акте на стене висит ружьё, в третьем оно должно выстрелить». Прежде обыватели думали: «Это не про нас, а про гражданских активистов, правозащитников и журналистов». Теперь пришли и за ними. Уже и им опасно высказываться, их привлекают за пересылку сообщений в Вотсапе, за лайки под постами друзей в соцсетях. Новые законы касаются любого – блогера или даже обычного пользователя Интернета. Применение принятых законов может сделать невыносимой жизнь любого, кто умеет думать и не боится выражать мысли вслух, если он не просто обсуждает что-то на кухне с друзьями, а активен онлайн, высказывает своё мнение по поводу строительства храма в сквере, помогает защищать людей от несправедливости, поддерживает коллег, оказавшихся в сложной ситуации. Любая общественная, гражданская активность, любое сомнение в непогрешимости властей сейчас сопряжены с юридическими рисками.
Политологи говорят, что такое ужесточение законодательства связано с грядущими выборами в Госдуму. Если усилятся репрессии по отношению к гражданскому обществу и прессе, то можно ожидать, что информационное поле будет серьезно зачищено, публичная дискуссия на значимые темы уйдет в подполье. Это не пойдёт на пользу обществу. На фоне молчаливого болота удобно проводить контрреформы.
Справка:
Галина Арапова возглавляет Центр защиты прав СМИ с момента создания в 1996 году. Практикующий юрист. Ведет дела, касающиеся свободы слова. Эксперт в области информационного права, автор более двух десятков книг, многочисленных статей по проблемам российского права СМИ, законодательству о диффамации, неприкосновенности частной жизни, практики применения Европейской Конвенции в области свободы выражения мнения. В 2011 году стала первым медиаюристом, удостоившимся премии Союза Журналистов России за «защиту интересов профессионального сообщества». В 2015 году – лауреат премии «Камертон» имени Анны Политковской. В 2016 году стала первым российским юристом, награждённым Международная ассоциация адвокатов премией «За выдающийся вклад практикующего юриста в защиту прав человека».
Источник: Сибирь.Реалии*